Listen or download Sekai no Yakusoku for free on Pleer




Кристоф сидел возле открытого окна – солнце медленно поднималось из-за горизонта, ветер трепал непослушные светлые вихры. Во дворе, среди зелени, мелькало белое пятно – платье Лотты.

Вот она играет в мяч, вот – прыгает по нарисованным на замшелых плитах дорожки клеткам, а вот – качается на качелях, всё выше и выше, к самому небу, и эта наивная улыбка, и голубые глаза, круглое детское лицо - в ореоле белокурых волос. Лотта никогда не повзрослеет.

Губы дрогнули, по щеке поползла горячая солоноватая капля – скорее смахнуть рукой, пока она не обернулась. Пусть смеётся. Лотта никогда не станет взрослой.

Пальцы вцепились в край подоконника – до боли, царапаясь о холодный шершавый край, - я же хотел как лучше. Я пришёл, чтобы помочь. И не смог. Просто оттолкнул с дороги, сделал выбор сам, не дав ей сказать ни слова. Она ничего не скажет – она уже и думать позабыла о том заледеневшем июльском полудне, лишь иногда поутру на подушка бывает мокрой от слёз – он всегда приходит к ней во сне…

Тяжёлая ладонь легла на плечо – он тоже здесь. Даже не глядя, я могу видеть его улыбку – но увидеть её по-настоящему никогда не смогу. У него свои истории. Но он тоже любит её, я знаю – сколько бы ни называл её «глупой девчонкой».

Лотта подбежала к окну, держа что-то в сложенных лодочкой ладонях - хитро улыбнувшись, подняла руки к небу и раскрыла ладони. Два белых мотылька вспорхнули с доверчивых детских рук, закружившись в налетевшем тёплом вихре, уносясь вдаль. Склонив голову, посмотрела на братьев – не ссорятся ли опять?..

Лотта смеётся. Лотта навсегда останется ребёнком.

@музыка: Yumi Kimura - Sekai no Yakusoku (Instrumental)


Listen or download Лунофобия Это сон for free on Pleer



Листерман неподвижно сидел в кресле, закинув ноги на стол и едва заметно покачивая носком ботинка. Взгляд медленно блуждал по беспорядочно наваленным у стола пивным бутылкам и покрывающему пол мусору. Тонкие длинные пальцы, не обременённые украшениями, сплетались и расплетались, на бескровных губах змеилась усмешка – он ожидал гостей.

Они войдут в этот дом – наполнив его своим теплом, звуками, мыслями… Умирающая плесень на стенах зацветёт буйным цветом, и паутина в углах вновь обзаведётся обитателями, - а они так ничего и не заметят. Ни сгущающейся тьмы, затаившейся под половицами, ни его самого – лениво наблюдающего за их бессмысленными попытками жить по-настоящему.

Взгляд скользнул по строгой кипе бумаг на столе – смахнув их на пол, Листерман с безумным смешком закружился по комнате, будто вальсируя с невидимой дамой. О да, эта девочка вполне в его вкусе – наивная, юная… маленькая плакса, которая любит конфеты и до сих пор боится тёмных углов под лестницей. Это будет весёлая игра…

Пересекая в своём беззвучном вальсе комнату, он топтал ворох разбросанных по полу листов – идеально чистых и испачканных кровью и грязью, измятых, обгоревших по краям, - таких разных и схожих лишь в одном: в низу каждой страницы красовались по две подписи. Иной раз одна из них представляла собой лишь начерченный дрожащей рукой крест или просто отпечаток пальца, вторая же везде оставалась неизменной – змеистая, витиеватая, заканчивающаяся завитушкой, напоминающей затяжную петлю.

Казалось, бумага корчится и стонет под каблуком, как безвольный раб под плетью. Раб?.. Да, этот мальчишка. И их зверь. Их шаги отдавались во всём доме, заставляя дрожать ветхие оконные рамы. Облизнув тонкие губы, Листерман замер перед зеркалом, одинаково густо покрытым пылью и сеткой трещин. В мутном стекле едва отражалась худощавая фигура в строгом тёмном костюме, за спиной которой бушевал бумажный вихрь.

Склонив голову набок, он почти ласково улыбнулся собственному отражению – и втянулся в щель между половицами.




На другой стороне улицы маленький мальчик играл в мяч.

@музыка: Лунофобия - Это сон


Listen or download The Rasmus No Fear for free on Pleer



Он шёл, печатая шаг, чувствуя, как ласковая грязь обволакивает грубые рубчатые подошвы, а осязаемая каждой клеткой кожи темнота волнуется, как продажная женщина в ожидании крупной добычи.

Много дней среди грязи, камня и этой сгустившейся тьмы, затянувшей глаза слоями мёртвой паутины, тьмы, медленно заволакивающей слух, уставший впиваться в тишину, тьмы, рвущейся внутрь, к ещё бьющемуся живому сердцу. Последнему источнику звука, последней нитке, связывающей с чем-то очень важным.

Если раскинуть руки в стороны - коснёшься влажных шероховатых стен, на которых где-то позади остались следы, кусочки ногтей, кожи и засохшей крови. Кончики пальцев саднит от прикосновений.



Он просто шёл, раздвигая собой темноту, врываясь в неё, как в волну прибоя, с трудом высвобождаясь из нежеланных объятий. «Не теперь, не сейчас, подожди - я отдам все долги, но позже», - он шёл, как зверь, на чей-то зов, из темноты пахло грязью и кровью, и похотью тысяч тел, но он шёл и шёл, не останавливаясь - на последний безмолвный крик, отпечатавшийся в едва теплившемся сознании.

Чей-то слабый, надорвавшийся всхлип. Отчаянный, безнадёжный.

 

Он нашёл их в эпицентре Пустоты, они лежали рядом, свернувшись, как младенцы в материнской утробе, и тьма нависла над ними, как голодная паучиха, опутывающая ослабевшую жертву сетями, готовясь впрыснуть смертельный яд, который обратит живое и едва трепещущее в жидкий кисель, питательный раствор для монстра, живущего в закоулках чьего-то подсознания.

Бледные, безмолвные, опустошённые. На округлых щёчках малышки ещё блестели невысохшие слёзы, на шее парнишки - шипастый ошейник. Брошенный ребёнок и раб без хозяина, маленькая принцесса и молчаливый паж.

 

Он закричал, подхватывая их на руки - дикий, неконтролируемый крик зверя, потерявшего стаю. Мир рухнул.



@музыка: The Rasmus – No Fear


Listen or download David Cook Permanent for free on Pleer

***

Кристоф сидел на покосившейся замшелой оградке и колупал пальцем всё ещё отслаивавшуюся посеревшую краску. В этот час на улице уже не было ни души – или ещё не было?..
Солнце зашло, последние оранжевые всполохи погасли на горизонте. Сумерки окутали всё влажной сиреневой дымкой – но контуры лишь стали резче, звуки – отчётливее, а запахи… Запахи кружили голову.
Скрипнуло крыльцо за спиной, зашелестела трава, сминаемая тяжёлым ботинком. Щелчок. Усталый выдох и струйка горького дыма.
Даже не оборачиваясь, Кристоф видел этот упрямый профиль, нервно сжатые и искривлённые в какой-то горькой усмешке губы, тяжёлый перстень на большом пальце – огонёк сигареты отражается в крупном тёмно-синем камне.
Нельзя смотреть. Стоит обернуться – и всё разрушится. Он лишь зло сплюнет, бросив невыносимо колкую фразочку, и, запустив светлячком в темноту недокуренную сигарету, уйдёт.
Кристоф разжал ладонь – хлопья краски прошлогодним снегом упали на траву.
Он всё ещё не решался спросить его имя.

***


@музыка: David Cook – Permanent

***


Грохнуть тяжелыми сапогами о стойку в кабаке - ноги выше головы задрать, гаркнув во весь голос - бармен, виски мне, ладную крепкую бутыль медово-обжигающего янтаря! да шлюху - побойчее и побесстыжей, готовую поспорить с самим стариной Джеком в крепости...
Я трезв, кристально трезв, ослепительно трезв - и так же зол, как остро отточенный клинок - лишь коснись и прорежет насквозь, засочится алое....
Не прикасайся ко мне - просто жги меня, милая, сожги дотла, до черноты твоих нескромных глаз, а я буду пить и пить, глотая седую смерть завитками дыма из бумажных гильз.
Я зол, чёрт побери.
Сожги меня, я хочу умереть этой ночью.

***


***


Кристоф сидел, опустив тонкие пальцы на клавиатуру – и ловил дырявым сачком одинокие разбредающиеся мысли в своей голове. Серенькие неприметные мысли подволакивали подгибающиеся ножки, уныло ковыляя в неизведанную даль, но при виде сачка с обтянутой едко-бирюзовым пластиком бамбуковой ручкой либо окончательно сникали и бледнели, тая в воздухе завитком седого дыма, либо шустренько ускользали сквозь дырку в сетке, язвительно показывая незадачливому охотнику острые язычки.

Кристоф опять Думал.

Он было попытался Вспомнить – но себя он знал только Кристофом-Думающим, Кристофом-Задумчивым, Кристофом-Глядящим-Вдаль. Ему нравились эти длинные, составные, пахнущие дымом индейских костров и трубок, шкурами вигвамов, кожаной бахромой и перьями в смоляных волосах имена. Он никогда не мечтал скакать впереди всего племени, погоняя ударами обутых в расписные, расшитые дикобразьими иглами мокасины ног дикого мустанга-иноходца – но всегда видел себя по правую руку от многоцветья ярких перьев убора вождя, с неизменной трубкой в молчаливых губах, и темные косы жгутами спускались на опаленную солнцем, исцелованную ветрами широкую грудь.

Он никогда не хотел быть Кристофом-Беспечно-Смеющимся, Кристофом-Рвущимся-В-Бой, Кристофом-Звонкие-Песни.

Бредя по поросшему сильной, едва колышимой ветром травой пригорку, сминая сочно хрустящие стебли, Кристоф сощурился, глядя на опускающийся за горизонт похожий на неведомый плод пылающий шар. На его фоне – на самой вершине холма, между двух сильных деревьев – виднелась смутно знакомая фигурка: маленькая бледнолицая скво сбежала по крутому склону и нерешительно остановилась, исподлобья глядя на него, как дикий зверёк. Гонимые по зелёной глади вечерним суховеем ароматные волны с тихим шелестом разбивались о худенькие плечи, касались кончиков разметавшихся, выгоревших на солнце белесых волос с запутавшимся в них чуть увядшим полевым цветком.

- Кто ты?.. – слова шорохом сухих листьев канули в густое сплетение трав, наполненное предсумеречным стрекотом кузнечиков, чубук трубки качнулся в густом от закатного золота воздухе.

Маленькая скво склонила голову набок – увядший цветок выпал, и его тут же поглотила набежавшая волна шелеста. Тонкие детские ручонки протянулись к Кристофу, набрасывая серо-клетчатую ткань пахнущей дымом рубашки на смуглые плечи, завязывая рукава узлом на груди – пальчики дрогнули, коснувшись горячей, пропитанной солнцем кожи, в небесно-голубых глазах показались слезинки. Резко повернувшись, девочка раскинула руки в стороны и взбежала на холм – алое зарево уходящего солнца окутало детскую фигурку, и она исчезла, растворилась в поднимающемся от земли горячем стрекочущем мареве.

- Я – это Ты, - шепнули Кристофу похожие на завитки дыма из его трубки, тающие в небе цвета глаз маленькой скво облачка.

***


***


Сквозь инеистую морозь февраля уходящего, сквозь поступь стылого, с коленями мерзнущими и угрюмо воротником поднятым, на ветру ссутулившегося марта, - чувствую сладкую талую воду апреля, влажным ветром в лицо горечь мокрых веток, в первом тепле оживших, и чужих сигарет запах - окурками в проталинах, и носками мокнущей обуви в слюде луж под заспанным солнцем отразиться - медленная смерть, желанное угасание, сладковатый яд тела, в зиму истрёпанного, лохмотьями висящую, на ветру хлопающую душу не прикрывающего.

Весна идёт. Несёт надежду - непонятно ещё на что, в зеленеющих ладонях - чуда неслучившегося ожидание несёт мне, насквозь промороженному, а я - не верю и верю, и нового ветра жду, не того, что сейчас - миг не-дыхания и бритвой по лёгким, горстью булавок в живое-нежное, - другого, мягкой талой воды касание несущего - наполнит лёгкие доверху, задушит, и колечко сигаретного дыма на дне - дымчатая хрупкость.

А потом - дальше, майской ведьмой хмельной в окно вылететь, раствориться в тишине ватной сиреневых сумерек, с дурманом черёмухи в прохладе слиться и - дальше, дальше, быстрее - к жаркому суховею, что клетчатую рубашку собирателя стекляшек раздует и унесёт в лета подоконнично-соловьиное безвременье.

***


***


Вы так долго ждали, чтобы я стал таким.

Так вот же он я – стою перед Вами, изломанный и искалеченный, гордый собственным уродством, разрывающий тишину злым язвительным смехом. Мне не больно, мне весело – отчего же Вы отводите взгляд? Не эту ли картину Вы так жаждали увидеть?

Я зарыл своё сердце под старой яблоней, и она больше никогда не станет плодоносить.

Посмотрите на эту прекрасную дыру в моей груди! Я прекрасен, очарователен, шедеврален! Рыцарь мечты, плод Вашей безумной фантазии. Так поцелуйте же меня, Вашего вечного возлюбленного, не бойтесь запаха смерти и привкуса тлена на моих губах - Вы скоро ко всему привыкнете! Ночь превратилась для меня в день, и я навеки Ваш – от кончиков ледяных пальцев до рваной раны в груди.

Отчего же Вы так печальны? Отчего Ваши очаровательные глазки туманятся слезами? Не плачьте, моя милая, я лишь таков, каким вы так хотели меня увидеть.

***


***



Кристоф сидел, свесив ноги с обрыва и задрав лицо к небу. Солнце светило прямо в глаза, но Кристоф думал не о солнце.

Он думал об этом обрыве.

Столько лет Кристоф приходит сюда. Молча. Просто приходит.

Почему Кристоф не спрыгнул тогда? Остался... Зачем? Для кого?

Он просто сидит здесь, свесив ноги с обрыва. Он мог уйти. Но не ушёл.

А Она улыбалась. Знала ли Она, что он останется? Улыбка была глумливой, циничной, коверкающей красивое лицо…

Кристоф смотрел на солнце, но видел камни внизу, под обрывом.

Кристоф просто был.

Обрыв.

Молчание.

Кристоф.

Кристоф, рожденный в тот дурацкий жаркий суматошный день, рассечённый для него этой мерзкой улыбкой и ледяным безмолвием.

Кристоф…

Ты остался, но в то же время и ушёл.

Глупый мальчишка Кристоф.

Ты никогда не получишь весь этот мир и коньки в придачу…

***


***



Кристоф открыл дверцу холодильника и вымученно улыбнулся увядшему зелёному салату на полке. «Тебе тоже плохо, брат…» - задумчиво пропел он. «Начальная стадия сумасшествия», - отметил внутренний голос.

Кристоф постоял немного, скользя мутным взглядом по содержимому холодильника…

Решительно захлопнул дверцу и медленно сполз на пол.


Голову Кристоф теперь держал в руках – голова тихонько гудела и воображала себя квадратом Малевича…


***


***

Матис сидел на рассохшейся облезлой деревянной скамейке и задумчиво возил носком ботинка по песку, рисуя бессмысленные загогулины. Рядом, в куче листьев, шуршала Тю.

- Ты знаешь? Скоро вернётся Ветер, - неразборчиво пробубнила под кучей листьев Тю.

Матис по-прежнему сидел, опустив голову. Слова в голове никак не хотели складываться в красивые цепочки. Он вертел их и так, и этак, но они по-прежнему оставались бессмысленными обрывками неуловимой мысли.

- Ты меня слушаешь? – Тю возмущённо подпрыгивала на вершине кучи, разбрасывая в разные стороны листья. Кончики её пушистых ушек трепетали от негодования.

Матис поднял голову, прищурившись, посмотрел вдаль... Ничего не изменилось. Всё та же аллея, те же самые старые деревья, сухие листья и песок на дорожке. Он скосил глаза в сторону Тю – та, гордо махнув кисточкой хвоста, отвернулась, - да, и малявка всё та же.

- Юка… - прошептал Матис. – Юка…

***

Юка бодро шагала по ребристой металлической дорожке. Левая – правая, левая – правая, никаких сомнений – она идёт в правильном направлении.

- Дитя, неужели ты не осознаёшь, что видишь? – голос, скрипучий, как дерево, из-под которого он доносился, шевельнул прядку волос над ухом.

«Вот же надоедливый старикашка, - подумала Юка и, гордо тряхнув головой, продолжила идти, отмеряя время звоном металла. – И как ему удаётся каждый раз оказываться рядом? Да ещё и вместе с деревом…»

- Дитя…

Юка засмеялась.

- Отстань, старик! Я иду навстречу своему будущему! Навстречу Ветру!

Седой старец молча покачал головой. Слеза прочертила влажную дорожку на морщинистой щеке. Он разжал ладонь – на изумрудную траву просыпалась горсть песка и упали несколько сухих листьев.

- Матис… - шепнули они.

***


Купите мне гроб - а сдачу возьмите венками,
И на холмик земли бросьте несколько медных монет...
Крышку гроба заранее заколотите гвоздями,
Чтоб никто обсуждать не сумел, как я буду одет.

И ещё об одном попрошу: не зовите оркестр -
Пусть не слышит никто, как ногами вперёд понесут.
Эта осень - последний экзамен, последний триместр,
И ветра за окном погребальные песни поют...